Русь

Феофан Грек: Иконописец, миниатюрист и мастер монументальных фресковых росписей Руси

Феофан Грек – один из немногих византийских мастеров, чье имя осталось в истории, возможно, благодаря, тому что, находясь в расцвете сил, он покинул родину и до самой смерти работал на Руси, где умели ценить индивидуальность живописца.

На Руси Феофан Грек прожил около 30 лет. Более всего он работал в Москве, однако, различие его Московских и Новгородских работ разительное. В начале своего творческого пути художник был полон творческих сил, эмоций, темперамента, что мы и замечаем в его ранних работах. Мазки были смелыми, жесткими, экспрессивными. В поздних же работах можно заметить изменение приоритетов, как в философии, так и в живописи. В Московских работах акцент идет больше на одухотворенность, на мысль у персонажей. Краски используются более приглушенные. Силуэты более мягкие.

Но есть все — таки фундаментальные черты творчества великого художника, определяющие его талант. Все изображения святых у него строго индивидуальны. У каждого персонажа икон и фресок Феофана свой характер, свои эмоции, свое неповторимое лицо.

Феофан Грек родился в Константинополе, столице Византийской империи, около 1340 года. Он начал заниматься иконописью в середине XIV века и к 1370-м годам, по словам древнерусского писателя Епифания Премудрого, украсил «более сорока различных церквей каменных». Художник расписывал храмы в Константинополе, Халкидоне, Галате и других крупных городах Византии. Однако византийские работы живописца не сохранились.

В 1370-х Феофан Грек поселился в колонии Генуэзской республики — городе Кафа (сейчас — Феодосия). Там было больше заказов для художников, чем в Византии. Из его работ этого периода сохранились фрески в храме Дмитрия Солунского.

Феофан попал в Новгород, очевидно, в 70-е годы 14 века. До этого он работал в Константинополе. В 1378 году Феофан исполнил свою первую работу в Новгороде: расписал фресками церковь Спаса- Преображения. Персонажи у Феофана не только внешне не похожи друг на друга,- они живут, проявляют себя по-разному. Каждый персонаж Феофана — незабываемый человеческий образ, через движения, позу, жест художник умеет сделать зримым «внутреннего человека». Феофан мыслит фигуру трехмерно, пластически. Он отчетливо представляет себе, как располагается тело в пространстве, поэтому, несмотря на условный фон, его фигуры кажутся окруженными пространством, живущими в нем. Большое значение фон придавал передаче в живописи объема. Его способ моделировки эффектен, хотя на первый взгляд кажется эскизным и даже небрежным. Основной тон лица и одежды Феофан кладет широкими, свободными мазками. Поверх основного тона в отдельных местах – над бровями, на переносице, под глазами — резкими, меткими ударами кисти он наноси светлые блики и пробела. С помощью бликов художник не только передает объем, но и добивается впечатления выпуклости формы, чего не достигали мастера более раннего времени. Озаренные вспышками бликов фигуры святых у Феофана приобретают особую трепетность, подвижность.

В Новгородской летописи упоминается первая работа Феофана Грека роспись Спаса-на-Ильинке и это единственная работа, сохранившаяся до наших дней и имеющая документальное подтверждение.

Фрески церкви сохранились фрагментарно, поэтому восстановить систему ее росписи можно только частично. В куполе храма изображена фигура Христа Вседержителя, окруженная архангелами и серафимами. Предел расписан изображениями святых, композициями «Богоматерь Знамение с архангелом Гавриилом», «Поклонение жертве», «Троица». Манера Феофана ярко индивидуальна, отличается экспрессивностью, темпераментом, свободой и разнообразием в выборе приемов. Форма подчеркнуто живо написана, лишена детализации, строится с помощью сочных и свободных мазков. Приглушенный общий тон росписи контрастирует с яркими белильными высветлениями, подобно вспышкам молний освещающими суровые, одухотворенные лики святых. Контуры очерчены мощными динамичными линиями. Складки одежд лишены детальной моделировки, ложась широко и жестко, под резкими углами. Палитра мастера скупа и сдержанна, в ней преобладают оранжево-коричневый, серебристо голубой, соответствующие напряженному духовному состоянию образов.

«Живопись Феофана — это философская концепция в красках, притом концепция достаточно суровая, далекая от обыденного оптимизма. Суть ее составляет идея глобальной греховности человека перед Богом, в результате которой он оказался почти безнадежно удаленным от него и может только со страхом и ужасом ожидать прихода своего бескомпромиссного и безжалостного судьи, образ которого с крайней суровостью на грешное человечество из-под купола новгородского храма»,- пишет исследователь русского средневекового искусства В.В. Бычков.

Феофан Грек создает мир, полный драматизма, напряжения духа. Его святые суровые, отстраненные от всего вокруг, углубившиеся в созерцание безмолвия — единственного пути к спасению.

После 1378г. Феофан, по-видимому, работал в Нижнем Новгороде, но его росписи этого периода до нас не дошли.

Приблизительно с 1390г. Феофан находился в Москве и недолго в Коломне, где мог расписывать Успенский собор, позже полностью перестроенный. Здесь же, в соборе, находилась и знаменитая в последствии святыня – икона «Богоматерь Донская» (на ее обороте «Успение»), позже перенесенная в Благовещенский собор Московского Кремля. Ее исполнение некоторые исследователи связывают с творчеством Феофана Грека.

Богоматерь Донская. Феофан Грек. 1380г. Третьяковская галерея.

Мастер выполнил несколько росписей в Московском Кремле: в церкви Рождества Богородицы с приделом Святого Лазаря (1395), где Феофан работал вместе с Симоном Черным, в Архангельском(1399) и Благовещенском (1405) соборах. Последний он расписывал вместе с Андреем Рублевым и Прохором с Городца. В Кремле Феофан принимал участие в росписях казнохранилища князя Владимира Андреевича и терем Василия 1. Ни одна из этих работ не сохранилась. Не исключено, что Феофан Грек участвовал в создании икон деисусного чина, находящегося в настоящее время в Благовещенском соборе. Однако, как доказано последними исследованиями, этот иконостас не является первоначальным, относящимся к 1405г., и деисусный чин мог быть перенесен сюда лишь после опустошительного пожара в Кремле, случившегося в 1547г. В любом случае иконы»Спас в силах», «Богоматерь», «Иоанн Предтеча», «Апостол Петр», «Апостол Павел»,»Василий Великий», «Иоанн Златоуст» обнаруживают такие черты стиля и такое высокое техническое мастерство, которые позволяют предполагать здесь работу великого мастера.

Манера Грека в иконописи (если согласиться с тем, что иконы деисусного чина Благовещенского собора Московского Кремля написаны Феофаном ) значительно отличается от фресковой. Это может быть объяснено спецификой иконописи. Образы деисусного чина внушительны и монументальны. Почти двух метровые фигуры, исполненные внутренней значительности и самоуглубленности, составляют единую композицию, подчиненную одному замыслу – воплотить благодарственную молитву святых Спасу, творцу и владыке небесных сил, и ходатайство их за род человеческий в день Страшного Суда.

Подобная программа деисусного чина со «Спасом в силах» впоследствии получила распространение в русских иконостасах, но здесь она проявляется впервые.

В отличие от фресковой росписи образы икон не столь экспрессивны внешне. Их драматизм и скорбь словно ушли вглубь, выявляясь в мягком свечении ликов, в приглушенных цветах одежд. Каждый лик по типу и выражению эмоционального состояния ярко индивидуален, почти портретен. Контуры фигур более спокойны, в их рисунке яснее видна классическая традиция, уходящая истоками в античность. Иконы написаны виртуозно, с использованием сложных и разнообразных технических приемов, которые под силу лишь выдающемуся мастеру.

Успение Пресвятой Богородицы. Феофан Грек. Третьяковская галерея

В « Успении» Феофана апостолы не похожи на строгих греческих мужей. Они сгрудились у погребального ложа Марии без всякого порядка. Не совместная просветленная скорбь, а личное чувство каждого – смятение, удивление, отчаяние, горестное размышление о смерти – читается на простых лицах. Многие словно бы не в состоянии смотреть не мертвую Марию. Резкое звучание красок «Успения» как бы раскрывает крайнюю степень душевного напряжения, в котором пребывают апостолы.

Если верить предисловию книги Донского монастыря (1692 г), икона была подношением для московского князя Дмитрия Донского от казаков города Сиротина перед Куликовской битвой.

Кроме оформления храмов Феофан Грек занимался книжной графикой, писал иконы. По мнению Михаила Алпатова, для московского боярина и дипломата Федора Кошки он проиллюстрировал Евангелие. Иконописец нарисовал буквицы в начале каждой из глав, орнаменты по краям страниц, заставки с изображением животных. Авторство Феофана Грека не подтверждено, однако документ датирован 1390-ми годами, когда художник уже жил в Москве. Иллюстрации выполнены в характерной для живописца творческой манере: он использовал четко очерченные границы фигур, яркие и контрастные цвета.

Точная дата смерти Феофана Грека неизвестна. Он умер между 1405 и 1415 годом в одном из городов Московского княжества.

Феофан Грек: Иконописец, миниатюрист и мастер монументальных фресковых росписей Руси Читать дальше »

Михаил Нестеров: Поиск тончайших движений души народной и сокровенной силы вечно молодой России

В 1890 году никому тогда еще неизвестный выходец из далекой Уфы Михаил Нестеров ворвался в художественную жизнь Москвы, представив на передвижной выставке свой шедевр «Видение отроку Варфоломею». Картина стала сенсацией выставки, и была сразу же приобретена Павлом Третьяковым для своей галереи. Все было необычно в этом произведении — сама идея, столь непривычная для русской живописи того времени, смелое композиционное и живописное решение, пейзаж, так непохожий на пейзажи передвижников, лиричная одухотворенность мотива и невиданная доселе сопричастность к изображаемому.

М. Несторов «Видение отроку Варфоломею»

Все говорило о том, что в лице Нестерова Россия получила молодого самобытного художника, смело идущего своей дорогой в искусстве и не оглядывающегося на стереотипы и догмы прошлого. Картина повествует об эпизоде из детства Сергия Радонежского (в миру Варфоломея), великого русского святого и сподвижника, жизнь и наследие которого занимали Нестерова с ранней молодости. Согласно легенде, будучи юным пастушком и бродя по полям в поисках стада, отрок Варфоломей встретил у дуба древнего старца, который предсказал ему великую будущность и великую ответственность за судьбы своей земли. В своей картине Нестеров с невиданной доселе лиричностью, пленительностью и чистотой показал этот эпизод из жизни мальчика. Здесь, в «Видении отроку Варфоломею», Нестеров нашел ту свою мечту, что занимала его впоследствии на протяжении двадцати-тридцати лет — жизнь православной Руси, жизнь святых чудотворцев, схимников, монахов, праведников и героев духа. В продолжении этой темы были написаны такие известные картины, как Пустынник, Сергий Радонежский, Великий постриг, Молчание, Зимой в скиту, Лисичка, Дмитрий, царевич убиенный, На горах и ряд других. Своеобразным итогом религиозной темы в творчестве художника становится большая незаконченная картина На Руси (Душа народа), ставшая воплощением слов Иисуса Христа: «Будьте как дети. Ибо никто не войдет в царство небесное, пока не станет, как младенец».

М. Нестеров. «Наша Русь. Душа народа»

Художник изобразил огромную процессию, идущую вдоль широкой реки. Это религиозная процессия, так как в руках людей иконы. А впереди толпы идёт мальчик, и люди следуют за ним. В толпе, изображённой художником Нестеровым, мы видим людей всех состояний и сословий. Это и царь в шапке Мономаха и патриарх в золочёной ризе. Тут и дворяне и простолюдины, состоятельные и нищие, церковные иерархи. Тут и юродивый, тут и раненый солдат. А кое-кого можно и даже узнать, например Толстого, Достоевского, философа Владимира Соловьёва. Так Художник представил всю Россию во всей её многоликости. Возможно, вся эта многоликая толпа и есть Русь и первая часть названия картины и указывает на это, а не является ли мальчик олицетворением души народа и не относится ли к нему вторая часть названия картины?

В своих хрупких, нежных картинах Нестеров воплощает свою мечту о Святой Небесной Руси, стране, где человек и таинственная русская природа, равно чистые и одухотворенные, слились в едином божественном экстазе и молитвенной медитации. Одновременно художник создает свой уникальный тип пейзажа, получивший название нестеровского. Подобного еще не было в русском пейзажном искусстве. Наиболее близки духу Нестерова, пожалуй, только картины Левитана. Обращаясь чаще всего к природе средней полосы России, а также к родной для него природе Южного Урала (Башкирии), неброской, лишенной яркости и эффектности, он, подобно своему другу Левитану, выбирает определенные приметы, повторяя их во многих своих картинах. Привычные «элементы» нестеровского пейзажа — юные весенние деревца с тонкими стволами, белоствольные березки, маленькие сосенки, красные рябины, вербы с пушистыми сережками. Каждое из них столь глубоко полноценно и портретно, что, кажется, наделено собственной душой… Нет, не кажется… Нестеров знал, понимал, чувствовал, что каждое существо в этой Вселенной обладает душой, чувством, сознанием…

После Октябрьской Революции 1917 года писать картины на духовные темы стало смертельно опасно для жизни, о чем художник сам признавался в письмах к близким, и тогда Нестеров сосредоточился на создании портретов своих современников. Портреты эти были не плохи, а часто и весьма хороши, хотя об уровне Серова или Репина говорить не приходится. Все-таки истинным призванием Нестерова был русский мистический дух и жизнь святых русских человеков… Тем не менее, портреты художников Виктора Васнецова и братьев Кориных, писателя Льва Толстого, академиков Павлова и Юдина, скульптора Мухиной, дочери Ольги (знаменитая Амазонка) и ряд других портретов стали классикой не советской, но русской портретной живописи. До последних дней своей долгой жизни Нестеров продолжал плодотворно работать, не снижая высокого уровня своего мастерства. Последним произведением, которого касалась кисть мастера, стал Осенний пейзаж в деревне. В 1942 году Михаил Нестеров закончил свой земной путь, но память о нем и о его работах будет жива, покуда жива Россия.

М. Нестеров. «Под Благовест»

Картина «Под Благовест» была написана Нестеровым под впечатлением поездки летом 1895 года по старым русским городам. Художник был восхищен древними «высокохудожественными», как он говорил, храмами и той исторической атмосферой, которую они сохраняли.

Первоначальный замысел Нестерова заключался в том, чтобы передать разницу характеров двух монахов, погруженных в молитву. Один из них, старый, углубился в Священное писание и всем сердцем поэтически переживает его. Другой, молодой, — трезв, схоластичен и не чужд практических мыслей о церковной карьере. К счастью, художник отказался от литературности и даже анекдотичности своего первоначального намерения, не стал заниматься передачей полярных характеров средствами психологического анализа. Главное в картине — единство поэтического настроения людей и пейзажа, не нарушаемое критическими нотами. Важную роль здесь играет повтор черных выразительных монашеских силуэтов, перекликающихся с ритмом тонких весенних березок на втором плане. В глубине — одна из тех древних церквушек, которыми Нестеров любовался в Переславле-Залесском, Ярославле, Угличе, Ростове Великом. Мягкие лучи заходящего солнца заставляют ярче сверкать ее простодушные пестрые краски. Настроение весеннего пробуждения природы захватывает и людей, отрешившихся от мирской суеты, — недаром молодой монах держит в руке пушистую веточку вербы. Оба монаха — «мечтатели», писал Нестеров о своей уже законченной картине. Художник Исаак Левитан, очарованной ее поэтичностью, сказал Нестерову, что он «заставил его примириться с монахами». Название этой работы «Под Благовест» было придумано писателем В.С. Соловьевым.

Думается, наиболее трезвый и вдумчивый итог творчеству Нестерова дал известный знаток русской живописи Александр Бенуа: «Нестеров, измученный жизнью, — очень сложная, мучительно сложная натура — как будто высказал в этой картине («Под Благовест») свою собственную душевную борьбу. И в нем растет и с годами крепнет, подобно тому, как у этого юноши послушника, честолюбие, но и он в глубине души своей знает, как божественно хорошо безмятежное, бессуетное житье в Боге старика монаха; в глубине своей он все время рвется к этому миру. Быть может, если бы русское общество вернее оценило Нестерова, если бы оно дало ему возможность доразвиться в том направлении, которое было предначертано в его душе, Нестеров был бы цельным и чудным художником. К сожалению, успех толкает его все более и более на скользкий для истинного художника путь официальной церковной живописи и все более удаляет его от того творчества, в котором он, наверное, сумел бы сказать немало дивных и вдохновенных слов. Ведь является же он, рядом с Суриковым, единственным русским художником, хоть отчасти приблизившимся к высоким божественным словам «Идиота» и «Карамазовых».

Михаил Нестеров. «На горке»

 

«Люблю я русский пейзаж, на его фоне как-то лучше, яснее чувствуешь и смысл русской жизни и русскую душу.» М.В. Нестеров.

Михаил Нестеров. «Путник»

«Хорош божий мир! Хороша моя родина! И как мне было не полюбить ее так, и жалко, что не удалось ей отдать больше внимания, сил, изобразить все красоты ее, тем самым помочь полюбить и другим мою родину.» М.В. Нестеров.

 

«Я же могу лишь пожелать, чтобы учителя были более опытны в наблюдении природы и всего живущего в ней, чем учащиеся, чтобы они учили смотреть на природу трезво, чтобы не заводили в дебри мудреных теорий, рискованных и дорогостоящих нашей молодежи «опытов». Начало и конец учения — это познание природы, настойчивое, терпеливое изучение того, что изображают». М.В. Нестеров.

Михаил Нестеров «Три старца»

«Вот русская речка, вот церковь. Все свое, родное, милое. Ах, как всегда я любил нашу убогую, бестолковую и великую страну родину нашу!» М.В. Нестеров.

 

«Жил я своим художеством, и, худо ли, хорошо ли, прожил жизнь с кистью в руке.» М.В. Нестеров.

 

Михаил Нестеров: Поиск тончайших движений души народной и сокровенной силы вечно молодой России Читать дальше »

Корзина для покупок
Прокрутить вверх