Анна Остроумова-Лебедева: Нет места сомнениям и колебаниям…Спрятать, замазать, затереть нельзя.
Сегодня трудно представить, чего стоило барышне конца XIX — начала XX века посвятить жизнь изобразительному искусству. Наиболее знаменитой отечественной художнице, Зинаиде Серебряковой, помогло удачное стечение обстоятельств: она выросла в творческой атмосфере — ее многочисленные родственники рисовали, чертили, лепили. Иным образом складывалась судьба Остроумовой-Лебедевой.
Анна Петровна Остроумова-Лебедева была дочерью крупного чиновника-тайного советника Петра Остроумова (вторую фамилию она приобрела в 1905 г., выйдя замуж за известного ученого-химика С. В. Лебедева). Девочка с боем отстаивала право на самоопределение. Вначале, будучи еще гимназисткой, она пошла на вечерние курсы Центрального училища технического рисования барона А.Л. Штиглица, где занималась у великого гравера Василия Матэ. А затем — вопреки желанию родных — поступила в Академию художеств. Среди ее наставников были известный рисовальщик Павел Чистяков и легендарный Илья Репин, высоко ценивший талант ученицы.
Любопытны воспоминания о молодой Остроумовой-Лебедевой, оставленные Александром Бенуа: «Мы с невестой увлекались тогда копированием старых мастеров в Эрмитаже, и как раз я был занят портретом слегка криворотого мужчины Франца Хальса.., когда рядом с нами появилась небольшого роста барышня в пенсне, которая принялась набрасывать углем на холсте «Девочку с метлой» Рембрандта (все эти три картины висели в те годы почти рядом). Я был несколько озадачен дерзостью такой затеи. <…> И никак нельзя было ожидать, что барышня в пенсне хоть в какой бы то ни было степени одолеет колоссальные трудности задачи. <…> Каково же было наше удивление, когда из-под угля на холсте у любительницы мощными штрихами стала вырисовываться фигура девочки, а затем с необычайной энергией, напомнившей мне знакомые приемы Репина, моя соседка стала прокладывать красками свою картину. Через недели две она ее кончила. <…> Я как-то сразу скис и вскоре оставил свою работу, не доведя ее до той законченности, какую я себе сначала наметил».
В следующий раз Александр Бенуа и Анна Петровна Остроумова-Лебедева встретились через шесть лет в Париже, куда Анна приехала набираться опыта. Правда, училась не у модных французских импрессионистов, а у американца Джеймса Уистлера. Тогда же сблизилась с Константином Сомовым, создавшим ее акварельный портрет.
По-своему интересны и незаурядны были произведения, создававшиеся художницей по впечатлениям от частых поездок — как за границу (Италия, Франция, Испания, Голландия), так и по стране (Баку, Крым). Часть из них была исполнена в гравюре, а часть — в акварели.
После окончания Академии пришлось сделать нелегкий выбор: у художницы обнаружилась астма, вызванная работой с масляными красками и скипидаром. В итоге она перешла на акварель, а также стала плотно заниматься гравюрой, в том числе — цветной ксилографией. Девушка объясняла новое увлечение следующим образом: «Сама техника не допускает поправок, и потому в деревянной гравюре нет места сомнениям и колебаниям. Что вырезано, то и остается четким и ясным. Спрятать, замазать, затереть в гравюре нельзя. Туманностей нет».
Остроумовой-Лебедевой принадлежала главная роль в деле возрождения в России станковой гравюры на дереве как самостоятельного вида творчества — после долгого существования в качестве репродукционной техники; особенно велика заслуга художницы в возрождении гравюры цветной. Оригинальные приемы обобщения формы и цвета, выработанные ею, были усвоены и использованы многими другими художниками. Основной темой ее гравюр был Петербург, изображению которого она посвятила несколько десятилетий неустанного труда.
Ее цветные и черно-белые гравюры — как станковые, объединенные в циклы («Петербург», 1908- 10; «Павловск», 1922-23, и др.), так и исполненные для книг В. Я. Курбатова «Петербург» (1912) и Н. П. Анциферова «Душа Петербурга» (1920) — до сих пор непревзойденны по точности ощущения и передачи величественной красоты города и по редкому лаконизму выразительных средств. Воспроизводимые помногу раз и но разным поводам, они давно стали хрестоматийными и пользуются исключительной популярностью.
Этот интерес всячески стимулировали представители «Мира искусства» (с легкой руки Дягилева художница попала в круг авторов одноименного журнала). Скромная Анна признавалась: «Я чувствовала себя среди них стесненной, и, несмотря на то, что была приблизительно их возраста, мне казалось, что я перед ними ничтожная, маленькая девочка». При этом сами «мирискусники» отзывались о ней достаточно лестно. Тот же Бенуа в мемуарах объясняет: «Остроумова не имеет того громкого имени, как иные из ее товарищей, но, разумеется, ее художественное значение не уступает значению этих товарищей, и то, что ее искусство теряет из-за своей скромности, то оно же наверстывает своим благородством, своей строгостью, всем тем, что можно обнять словом «стиль».
И правда: тонкие изысканные произведения Анны Петровны могли удовлетворить самый требовательный вкус. У нее получались интересные портреты: изображение Максимилиана Волошина сейчас хранится в Русском музее, а Михаила Булгакова — в Бахрушинском.
Однако коньком Остроумовой-Лебедевой были пейзажи. И прежде всего городские виды, соединившие природу и архитектуру. Например, эстампы с очертаниями Венеции — сказочного города, имевшего для Анны особое значение. Именно там в 1903 году она поняла, что влюблена в двоюродного брата, талантливого химика Сергея Лебедева, впоследствии первым синтезировавшего каучук в промышленном масштабе. Чувство оказалось взаимным, и в 1905-м они поженились. Брак был счастливым: муж во всем поддерживал художницу, горевшую искусством.
Еще лучше заграничных пейзажей Анне Петровне удавались виды Петербурга. Тонкий шпиль Адмиралтейства, исчезающая в легкой дымке невская перспектива, сумерки на Крюковом канале… Виртуозно переданные пышность и строгость северной столицы. В углу — скромный значок вместо подписи: «Л», обведенная кружком — буквой «О».
Остроумова-Лебедева навсегда осталась преданной родному городу, не уехала даже во время блокады. Это был сознательный выбор, хотя работа в тяжелых условиях требовала от пожилой художницы героизма. Создавшая в тот период ряд гравюр и акварелей, Анна Петровна вспоминала: «Писала часто в ванной комнате. Положу на умывальник чертежную доску, на нее поставлю чернильницу. Впереди на полочке — коптилка. Здесь глуше звучат удары, не так слышен свист летящих снарядов, легче собрать разбегающиеся мысли и направить их по должному пути. <…> Всех волнует один и тот же вопрос: «Уезжать ли?» Я хочу остаться. Твердо хочу остаться на все страшное впереди. <…> Теперь об акварельной кисти. Она ведь близкий друг художника, исполнительница его воли. На ее кончике — сердце художника». И эта верность искусству и городу на Неве — одна из составляющих редкого дара Остроумовой-Лебедевой.
В военные годы Остроумова-Лебедева создала ряд гравюр с изображением блокадного Ленинграда, издала почтовые открытки со своими пейзажами, оформила пригласительные билеты на премьеру Ленинградской симфонии Дмитрия Шостаковича. Кроме того, художница вела дневник, который после войны был издан под названием «Автобиографические записки».
Последние годы жизни художницы были омрачены надвигающейся слепотой, но, пока было возможно, она продолжала трудиться.
